Письмо Вильгельма II Николаю II. 26 сентября 1895 г.

Охотничий замок Роминтен, 26 сентября 1895 г.

Дражайший Ники!

Мой дядя канцлер, рассказывая мне, как любезно и мило ты его принял, признался, что ты прямо-таки пленил его своим обращением, а твоё знание политического положения и спокойная манера судить о политических интересах произвели на него глубокое впечатление 1. Он сообщил мне также, что ты выразил желание, чтобы я поддерживал завязавшуюся между нами переписку и писал тебе, когда найду это нужным. Делаю это с удовольствием. Положение дел на Дальнем Востоке побудило тебя поговорить об этом с моим дядей, и я благодарю тебя за то, что ты так любезно отозвался о моём сотрудничестве с Россией по угольному вопросу. Ситуация на Дальнем Востоке и особенно кроющаяся там для Европы и нашей христианской веры опасность не даёт мне покоя с тех пор, как весной мы предприняли первые совместные шаги. Наконец, мысли мои вылились в определённую форму, которую я набросал на бумагу. Этот набросок я разработал вместе с одним художником, первоклассным рисовальщиком, и когда он был готов, велел сделать с него гравюру и растиражировать её. Тут изображены европейские державы, представленные каждая в виде своего гения; посланный с неба архангел Михаил призывает их объединиться во имя защиты креста, для сопротивления вторжению буддизма, язычества и варварства. Особо подчёркивается объединённое сопротивление всех европейских держав, необходимое также против наших общих внутренних врагов: анархизма, республиканизма, нигилизма. Я решаюсь послать тебе одну такую гравюру и прошу её принять как знак моей горячей и искренней дружбы к тебе и России. Среди этих мирных занятий и спокойной охоты свалилось на меня поразительное известие из Парижа, что бюджетная комиссия французской палаты депутатов при обсуждении военного бюджета предложила отозвать XIX корпус (Алжир и Тунис) и образовать новый континентальный корпус на моей западной границе! Такое случалось прежде только один раз, в 1870 г., когда Франция воевала с нами.

Подобный проект во времена полнейшего мира явился для Германии громовым ударом и возбудил сильнейшее беспокойство. Чувство это было тем сильнее, что о предложении этом стало известно как раз в тот момент, когда князь Лобанов и ген. Драгомиров официально присутствовали на смотре французской «пограничной армии» на границе Лотарингии при неистовом ликовании местного населения. Армия эта, как нам в течение целого ряда недель твердят французские газеты, предназначается для первого удара по нашим пограничным землям в случае войны реванша. Она состоит из четырёх корпусов против моих двух (XV и XVI). Предполагаемый новый корпус увеличит и без того уже подавляющие французские силы до пяти корпусов, что являет угрозу и серьёзную опасностью для моей страны. Конечно, я должен отнестись к этому делу очень серьёзно. Все эти события, когда твои офицеры получают знаки отличия и Лобанову устраиваются овации, а до ушей моего атташе доносятся далеко не лестные замечания, — внушают нам здесь беспокойство, и складывается отвратительное впечатление, что если бы Франция напала на Германию в расчёте на помощь России, последняя отнеслась бы к этому сочувственно. Столь серьёзная опасность заставит меня значительно увеличить армию, чтобы при необходимости справиться с таким ужасающим перевесом вражеских сил. Хотя это будет для нас весьма тяжёлым финансовым бременем, народ мой ни на минуту не поколеблется перед необходимостью обеспечить свою безопасность. Я конечно не сомневаюсь, что ты лично не помышляешь нападать на нас, но ты не должен, однако, удивляться, что европейские державы встревожены, видя, как официальное присутствие твоих офицеров и высших сановников во Франции разжигает страсти пылких французов и способствует делу шовинизма и реванша.

Видит Бог, я делал всё от меня зависящее, чтобы сохранить в Европе мир, но если Франция, открыто или тайно подстрекаемая к этому, будет продолжать своим поведением так нарушать и правила международной вежливости, и самый мир, то в один прекрасный день, мой дорогой Ники, ты окажешься nolens volens внезапно втянутым в самую страшную войну, какую когда-либо видела Европа! И в развязывании её народные массы и история, может быть, обвинят тебя же. Не сердись, пожалуйста, если я, совершенно того не желая, огорчаю тебя, но я считаю своим долгом перед нашими странами и перед тобой, моим другом, писать тебе об этом откровенно, так как твоё уединение, по случаю глубокого траура, препятствует тебе видеть людей и мешает следить в подробностях за тем, что происходит за кулисами.

У меня есть некоторый политический опыт, и я вижу совершенно неоспоримые симптомы и посему спешу во имя мира в Европе серьёзно предупредить тебя, моего друга. Если ты связан с французами союзом, который поклялся блюсти «до гроба», — что ж, призови тогда этих проклятых мерзавцев к порядку, заставь их сидеть смирно; если нет, не допускай, чтобы твои люди ездили во Францию и внушали бы французам, что вы союзники, и легкомысленно кружили бы им головы до потери рассудка, — иначе нам придётся воевать в Европе, вместо того чтобы биться за Европу против Востока!

Подумай о страшной ответственности за жестокое кровопролитие.

Ну, прощай, мой дорогой Ники, сердечный привет Алисе и верь, что я всегда

твой преданный и верный друг и кузен

Вилли

I. R.2

Опубликовано в кн.: Мольтке X. Фон. Русские письма. Пер. с нем. М. Ю. Некрасова — СПб.: Издательство им. Н. И. Новикова, 2008. (Примечания к тексту даны по указанному изданию). с 118-123.

Примечания

1. Дневник Николая содержит запись: «30 августа [1895 г.] <...> Принял князя Гогенлоэ — германского канцлера». — Занимавший пост рейхсканцлера в 1894-1900 гг. князь Хлодвиг Карл Виктор цу Гогенлоэ-Шиллингсфюрст (1819-1901) принадлежал к старинному немецкому роду; князь не приходился Вильгельму дядей, хотя и был связан с императорским домом родственными узами.

2. Imperator Rex.