Хельмут Мольтке о Бьёркской встрече. 26 июля 1905 г.

Швеция, Висбю, 26 июля 1905 г.

Мы прибыли сюда в семь, прямо от Бьёркё 1 в Финском заливе, где у нас было рандеву с русским Императором. — Выйдя из Хернёсанда, мы знали только, что должны идти к Готланду. Но, проснувшись утром, обнаружили, что находимся в открытом море, и быстро поняли, что держим курс на восток и к Готланду не идём. Однако о цели поездки не говорилось совершенно ничего. Проходил час за часом, а мы всё шли на восток со скоростью восемнадцать узлов. Понемногу стало ясно, что мы направляемся в Финский залив, иначе бы мы давно достигли берега. В течение дня напряжение в нашей среде всё более возрастало. Обсуждались все возможные комбинации, но разъяснения мы не получили. Прошёл полдень, никакой земли видно по-прежнему не было, и мы по-прежнему шли на восток. — Внезапно появилось судно — военный корабль, салютовавший нам; он нёс русский флаг. Наши предположения превратились в уверенность, но куда конкретно мы идём, никто из нас не догадывался. У Императора был непроницаемо-таинственный вид. Морские офицеры имели строгий приказ не давать никаких справок. — В шесть часов, когда все мы сидели в салоне и гадали: Ревель, Рига, Кронштадт, — вошёл Император и сказал: «Ну, ребята, приводите в порядок парадную форму, через два часа вы предстанете перед русским Императором». — Никто не произнёс ни слова, мы все были словно оглушены, в помещении повисла мёртвая тишина. Никто из нас не догадывался о мотивах этого внезапного и столь таинственно обставленного визита, но все понимали колоссальное политическое значение предстоящих часов, последствий которых никто не мог бы предсказать. — В девять часов мы вошли в бухту: плоский уединённый берег, поросший редкими елями, за ними вершины скал, ни одного человеческого жилища, сколько хватало глаза, ни одного живого существа, серое небо, серая вода, абсолютная глухомань. Перед нами в сгустившихся сумерках виднелся огромный тёмный корабль «Полярная звезда» с Царём на борту. Мы встали на якорь на небольшом отдалении от него, на воду были спущены шлюпки, и Император отъехал. Вскоре после этого послали за нами. Через несколько минут мы стояли на палубе «Полярной звезды», и Император представлял нас Царю. Тот выглядел серьёзным, но не подавленным, как его часто описывали. Ко всем нам он обращался по-немецки, мне сказал: «Очень рад снова вас видеть». — Как только представление завершилось, мы вернулись на «Гогенцоллерн», куда вскоре прибыли и оба монарха с русской свитой. Потом на «Гогенцоллерне» давали обед. Царь крайне удивил меня. Чем дольше мы сидели за столом, тем более он оттаивал и наконец совсем развеселился, много смеялся и вёл оживлённую беседу; было заметно, что ему комфортно в том окружении, где он чувствует себя уверенно. Он, как и все господа его свиты, был изысканно любезен; все враз заговорили по-немецки, их было просто не узнать. После трапезы Царь долго беседовал с каждым из нас по отдельности. По-немецки он говорил совершенно бегло — когда и как он научился этому, для меня загадка. — Когда он со своей свитой отправился на «Полярную звезду», было три часа ночи.

Когда мы проснулись на следующее утро, нас окружало шесть-восемь русских миноносцев, которые постоянно патрулировали окружающие воды. — В девять утра Император один отправился завтракать на «Полярную звезду», в одиннадцать был с Царём на крейсере «Берлин», нашем конвоире, а в час нас всех пригласили завтракать на «Полярную звезду». Нас снова приняли с изысканной любезностью. — Царя сопровождал его брат, Великий Князь Михаил 2, при нём были также гофмаршал граф Бенкендорф, генерал Фредерике 3, старый лейб-медик доктор Гирш 4 — замечательный старик, русский немец, семидесяти семи лет, но совершенно бодрый, — морской министр Бирилёв 5, генерал-губернатор Финляндии князь Оболенский 6 и несколько флотских флигель-адъютантов. — За завтраком я сидел рядом с доктором Гиршем, который высказывался очень откровенно. Он сказал: Царь очень рад, что в его несчастье кто-то о нём беспокоится, и любые слова благодарности слабы перед тем доказательством дружбы, какое явил наш Император. — Царь перенёс все несчастья стойко и спокойно, здоровье у него хорошее и нервы в полном порядке. С большим презрением старик говорил об окружении своего монарха. «Можете себе представить, — сказал он, — Царь должен по-настоящему отдыхать душой, чувствуя, что находится в кругу порядочных людей. Вы гляньте на его окружение — никакого интеллекта, ум у всех ниже среднего, ни сердца, ни чувства». — Между обоими Императорами чувствовалась большая сердечность; наш Император позже рассказывал нам, что Царь, когда они были одни, не раз бросался ему на шею, обнимал и целовал его. — Когда речь заходила о войне, все русские господа проявляли невероятную вялость. Все сходились во мнении, что следует дожидаться, пока что-нибудь предпримут японцы; ни следа наступательного духа. На вопрос, почему бы русским, коль скоро армия, как они утверждают, уже полностью восстановила свою боеспособность, не атаковать японцев и не отбросить их, давался такой ответ: это невозможно, ибо позиции обеих сторон настолько прочные, что та, которая нападёт, будет неминуемо разбита. А что если и японцы не перейдут в наступление? Тогда война затянется до тех пор, пока у Японии не иссякнут все силы. — О внутриполитической обстановке высказывались в основном очень оптимистично: мол, подобные кризисы Россия переживала уже не раз и всегда их успешно преодолевала, как, например, после Крымской войны. В 1858 г. положение якобы было точно таким же. Это действительно подтверждается письмом Бисмарка, которое он в бытность свою посланником написал из Петербурга министру Шляйницу 7 и которое опубликовано в последнем номере «PreuBische Jahrbticher». Можно подумать, что это письмо написано сегодня. Бисмарк уже тогда считал, что крах России неизбежен, но заблуждался. — Теперь, правда, просвещение распространилось шире, организована интернациональная революционная пропаганда, свою роль играют бомбы, и широкие массы народа прониклись идеями свободы. Похоже, Царь склонен к миру. Дай Бог, чтобы он скорее наступил и мы вернулись бы в более спокойные времена, чтобы с горизонта наконец исчез пугающий жупел всеевропейской бойни. — Могу себе представить, как газеты со всех сторон обмусолят этот новый императорский сюрприз. На несколько месяцев хватит материала для самых необузданных фантазий! Пожалуй, ни один газетный писака и щелкопёр не додумается до мысли, что всё дело в чисто человеческом участии, в желании проявить сочувствие к униженному и подавленному несчастьем монарху, придать ему мужества, может быть — убедить заключить мир, помочь ему увидеть, как нужно России, чтобы народ её обрёл закон и справедливость.

Этого вечера и последовавшего за ним дня я никогда не забуду. Всё было слишком необычным, почти сказочным. Важная встреча, резко изменившееся настроение доселе столь высокомерных русских, серое безлюдье, затерянная бухта, бурное выражение благодарности со стороны властителя, который совсем недавно гордо изрёк: «На Россию не нападают; это не государство, которому можно объявить войну, это континент», и который теперь тянет руку, чтобы опереться о прочный посох Германии, — всё это производило глубокое впечатление. — А на второй день после обеда — прощание, салют, объятия, слова благодарности и снова слова благодарности за то, что ты прибыл! — Корабли медленно сближаются, некоторое время идут бок о бок, Императоры стоят на палубе, кивают и прощаются, звуки русского национального гимна смешиваются со звуками «Heil dir im Siegerkranz» 8, матросы по ту и эту сторону кричат «ура!», потом «Полярная звезда» поворачивает на север, мы — на запад, происходит ещё раз обмен сигналами «счастливого пути», и мощный тёмный царский корабль медленно исчезает с наших глаз и растворяется в серой туманной дали 9, тогда как мы берём курс в открытое море. Entrevue 10 позади, и перед нами встаёт огромный и темный, как сфинкс, вопрос: какие последствия повлекут за собой эти часы? 11

Как отличалось это путешествие от плавания в норвежских фьордах! На сей раз мы не искали спокойствия ледников и белых ночей. Мы ходили кругами политики — и вили трос, конец которого теряется во мраке будущего и который тянет наше отечество с его шестьюдесятью миллионами человек населения навстречу неведомому. Дай Бог, чтобы это было ему во благо.

Опубликовано в кн.: Мольтке X. Фон. Русские письма. Пер. с нем. М. Ю. Некрасова — СПб.: Издательство им. Н. И. Новикова, 2008. (Примечания к тексту даны по указанному изданию). с 135-143.

Примечания

1. Архипелаг Бьёркё на северо-востоке Финского залива включает в себя десятки островов (с 1950 г. Берёзовые острова). Описываемая встреча происходила в проливе Бьёркёзунд близ острова Равица в 2 км от города Бьёркё (совр. Приморск). — Запись в дневнике Николая от 6 (19) июля 1905 г.: «Получил от Вильгельма предложение повидаться теперь; предложил ему Бьорке».

2. Вильгельм в своих мемуарах сообщает, что незадолго до этой встречи Михаил Александрович побывал в Берлине и беседовал с ним о катастрофическом развитии событий в России в связи с японской кампанией.

 3. Барон Владимир Борисович Фредерикс (1838-1922), генерал-адъютант, с 1897 г. министр императорского двора и уделов.

4. Густав Иванович Гирш (1828-1907), лейб-медик Александра III и Николая II.

5. Алексей Алексеевич Бирилёв (1844-1915), адмирал, в 1905-1907 гг. морской министр. Его подпись была поставлена под Бьёркским договором рядом с подписью Николая. Рядом с подписью Вильгельма расписался граф фон Чиршки-унд-Бёгендорф.

6. Князь Иван Михайлович Оболенский (1853-1910), генерал-губернатор Финляндии с 1904 г.

7. Барон (позднее граф) Александр фон Шляйниц (1807- 1885), министр иностранных дел Пруссии в 1849-1850 и 1858- 1861 гг. — Выдержку из этого письма Вильгельм посылает Николаю 24 августа 1905 г. («исполнился ровно месяц» со времени их Бьёркского свидания), т. к. она «показывает, что история повторяется и что были времена, напоминающие теперешнее». Переписка Бисмарка с Шляйницем вышла тогда же отдельной книгой (Bismarcks Briehvechsel mit dem Minister Freiherrn von Schleinitz 1858-1861. Stuttgart, 1905).

8. «Слава тебе в победном венке» (нем.) — песня, впервые прозвучавшая в берлинском Национальном театре по случаю дня рождения прусского короля Фридриха-Вильгельма II в 1795 г. и в 1871-1918 гг. практически ставшая национальным гимном Германской империи. Исполнялась на музыку английского гимна «God save the King»; автор немецкого текста — Бальтазар Г. Шумахер.

9. В своём дневнике Николай подробно зафиксировал события этих двух дней: «10 [23] июля. <...> Ровно в час вышел на „Полярной Звезде" в Бьорке, куда прибыл в 4 часа. Стали на якорь у ост. Равица. <...> С 7 час. ожидали прихода „Гогенцоллерна", кот. запоздал на два с '/2 часа. Он подошёл во время нашего позднего обеда. Вильгельм приехал на яхту в отличном расположении духа и пробыл некоторое время. Затем он отвёз Мишу и меня к себе и накормил поздним обедом. Вернулись на „Полярную" только в 2 ч, 11 [24] июля. <...> В 10 ч. прибыл Вильгельм к кофе. Поговорили до 12 ч. и втроём с Мишей отправились на герм, крейс. „Берлин". Осмотрел его. Показали арт. учение. Завёз Вильгельма к нему и вернулся на „Полярную". Было полчаса отдыха. В 2 часа у нас был большой завтрак. Слушали музыку Гвар[дейского] Эк[ипажа] и разговаривали всё время стоя до 4 ½ . Простился с Вильгельмом с большой сердечностью. Снялись в 5 час. одновременно и до маяка Веркомоталы шли вместе; затем разошлись. <...> Вернулся домой под самым лучшим впечатлением проведённых с Вильгельмом часов!»

10. Свидание, встреча (фр.).

11. В ходе Бьёркской встречи 23-24 июля был подписан тайный договор о русско-германском оборонительном союзе, к которому, по замыслу обеих сторон, в дальнейшем должна была примкнуть и Франция; Вильгельм, вообразивший, что перегруппировка политических сил Европы совершилась и призрак мировой войны рассеялся, ликовал: «Утро 24 июля близ Бьёркё стало поворотным моментом европейской истории, благодаря милости Божьей. И великим облегчением в положении моего дорогого отечества, которое высвободится наконец из этих мерзких русско-галльских тисков». — Однако преждевременно: вскоре по настоянию Ламздорфа и Витте, полагавших, что этот договор чужд духу заключённого ранее франко-русского союза, Николай II его денонсировал. «Ратификация провалилась из-за несогласия русского правительства (группа Извольского)», — писал Вильгельм впоследствии.