С.В. Зубатов - В.Л. Бурцеву. 5 марта 1908 г.

XIV. ПИСЬМО С. В. ЗУБАТОВА.

5 марта 1908 г.

Простите, что не ответил на ваше последнее письмо, В. Л. Опасаясь быть сочтенным за круглого невежу, спешу дать требуемые разъяснения.

Перечисленные вами документы принадлежат перу Л. А. Тихомирова, а подлинники были переданы им в дар рабочим, которым и были мною воспроизведены на множительных аппаратах. По поводу «Проекта устава» я перезнакомил Л. А. с Д. Ф. Треповым, с которым он и вел уже затем сношения самостоятельно. Ко Л. А. я вынужден был обратиться за помощью тотчас же, как только обнаружилось, что большие книги по рабочему профессиональному движению рабочие читают плохо и нуждаются в популярном и кратком изложении дела. Принял меня Л. А. весьма нерадушно: мое служебное положение его крайне шокировало. Но видя, что я его заинтересовал и как будто указал ему нечто новое, назвав Бернштейна и только что тогда вышедших авторов по профессиональному рабочему движению (Рузье, Вигуру, Геркнер, Метен, Зомбарт и др.), я претерпел в интересах дела неприятное чувство при сношении с ним и после нескольких свиданий сдал ему рабочих, а его самого — Трепову. В результате его сношений с рабочими и появились эти записки. Сами рабочие пролезли к И. И. Янжулу1, он их направил к И. X. Озерову, а тот познакомил их с Деном (любимцем рабочих), Вормсом, проф. Виноградовым и др.2 Я все время держался в стороне, оберегая одной рукой рабочих от бестактности, а другой — примиряя Трепова с находимой ими интеллигенцией. В этом и вся моя провокация! В желании свести воедино рабочих, администрацию и интеллигенцию! Последняя имела дело непосредственно с Треповым и меня вовсе не знала. Когда моя закулисная роль обнаружилась, чудаки перепугались ужасно, и тут-то каждый на свой фасон начал объяснять мое таинственное поведение. А ларчик просто открывался: шкура от всех беспорядков трещала прежде всего моя, а потом и Трепова. Оберегая ее (от алтынников), пришлось добраться до корней и спасаться, auf seiner facon, роясь не только в непосредственном, но и в косвенном, в действительности бывшем самым непосредственным, даже со шкурной точки зрения. [Там средства были ясные и привычные, но не гарантирующие вполне шкуры, здесь же все ново и необычно. Но уж назвался груздем, полезай в кузов]*.

Теперь о 19 февраля3. Методы сопротивления, привитые рабочим, сделали последних в глазах общества «чудовищем обло, стозевно и лаяй». Как же вступать власти (или фабриканту) с таким субъектом в договорные отношения? Надо было доказать, что это не так и дать ослу** предметный урок. День 19 февраля представлялся для сего очень подходящим. Как Д. Ф. ни верил в возможность мирного исхода этого дня, а все же не мог избежать искушения — скрыть поблизости казаков. Когда же оказалось, что 50-тысячная толпа вела себя как дисциплинированное полчище солдат, и треповская перчатка играла роль волшебной палочки, причем при всем одушевлении толпы линия не была прорвана и не произошло ни малейшего беспорядка или замешательства, вернувшийся Трепов со слезами на глазах и дрожью в голосе говорил, как всем этим был поражен и обрадован великий князь, да и он сам. Возможность мирных сношений с земским элементом получила в этот день блистательное доказательство! Но... оказались трещины в другом месте: забыли о самолюбии фабрикантов (их не предупредили), что совсем упустили из виду за исключительною важностью предстоящего. Пошли колкости, жалобы, недовольства с этой стороны, получившей в Петербурге наибольшее из всех значение. Записка об этом дне была написана также Л. А. Тихомировым. Была ли она напечатана в «Моск. Вед.» — не помню.

Вообще главною точкою преткновения в легализации рабочего движения был вопрос: а не падет ли эта организация на голову самого же правительства. Долго колебавшийся Трепов, наконец, воскликнул: «Ну, да штыков у нас хватит! Будем делать, как велят наши совесть и разум».

Я кроме «В. Евр.» и «Гр.» нигде никогда не писал. Слепов писал в «Моск. Вед.», «Дружеских Речах», «Русском Деле» и в последнее время был ответственным редактором в «Вече». Отчеты о заседаниях рабочих печатались в «Русск. Ведомостях» и «Торг.-Пром. Газете», а потом в «Моск. Вед.».

У меня материалов по этому делу менее, чем у кого бы ни было. Вероятно, они имеются у рабочих, с которыми ныне я никаких связей не поддерживаю.

[Желаю вам всяких успехов с новым органом, только пожалейте наши монархические чувства и не пишите в грубом, злобном, оскорбительном тоне. Это будет даже для вас практичнее]***.

Ваш С. Зубатов.

*) В квадратных скобках — зачеркнутое автором. Б. К.

**) В заграничном «Былом»: «ему». Б. К.

***) Заключенное в квадратные скобки — зачеркнуто автором письма.

ПРИМЕЧАНИЯ.

1) Янжул, Иван Иванович, известный экономист, в середине 90-х годов был фабричным инспектором в Москве.

2) Озеров, Иван Христофорович, Ден, Владимир Эдуардович, Вормс, Альфонс Эрнестович, и Виноградов, Павел Гаврилович, в то время профессора и приват-доценты Московского университета, читали лекции для рабочих в зубатовских организациях.

3) 19 февраля 1902 г. зубатовскими организациями в Москве было устроено торжественное молебствие у памятника Александра II в Москве, на котором присутствовало до 40—50 тысяч рабочих.