Поиск по документам XX века

Loading

Речь депутата Корнейчука А. Е.

Председательствующий. Слово имеет депутат Корнейчук. (Аплодисменты.)

Корнейчук А. Е. (Звенигородский округ, Киевская область, УССР). Речь произнесена на украинском, языке.

Товарищи! 17 сентября 1939 г. Красная Армия перешла границу, чтобы освободить западно-украинский народ от угрозы смерти и разорения.

[46]

Я, как украинский писатель, не мог не быть там. Я переехал границу вместе с частями Красной Армии и прибыл в Западную Украину.

Я читал книги, знал, как жили наши братья и сестры под гнетом польской барщины. Но то, что я увидел в действительности, было более ужасным, чем то, что было написано об этом в книгах.

Никакая фантазия литератора не может вообразить того страшного, ужасного гнета, под которым находились крестьяне, рабочие и интеллигенция Западной Украины.

Вот почему трудящиеся Западной Украины встретили Красную Армию как свою освободительницу.

Если вы вспомните прочитанные вами книги о прошлых войнах, о том, как занимали города армии капиталистических стран, то в этих книгах найдете всегда одинаковые описания: «Вошли войска, город казался вымершим, обыватели накрепко закрыли двери, попрятались и только на третий день стали появляться на улицах». И это была правда.

Что же собой представлял Львов в день вступления наших войск?

Вот что я записал в своей книжке: «Вошли войска, дома казались вымершими, народ вышел на улицу. Дети, старики, женщины приветствовали Красную Армию и сами, по своей инициативе, тащили камни, разбирали баррикады, построенные польскими войсками, сносили брошенное оружие, амуницию. Рабочие, служащие, интеллигенты работали на улице под дождем, приводили город в порядок».

Я был в военном красноармейском костюме и, не учтя этого обстоятельства, решил осмотреть город, наш старинный красавец Львов. Мне удалось пройти только полквартала, а дальше случилось то, что на всю жизнь останется в моем сердце, как самые волнующие воспоминания.

В узкой улице меня окружила толпа граждан Львова. Толпа росла по минутам, и скоро по улице нельзя было пройти. Засыпали вопросами о нашей великой родине, но тому, кто стоял подальше, моих ответов не было слышно. Один гражданин влез на фонарный столб, показал на меня рукой и крикнул на всю улицу: «Товарищи, возьмем красноармейца в кино, и там пусть расскажет нам про Украину Радянську...»

Зашумела, загудела толпа, закричали: «В кино, в кино!» Меня схватили на руки, я услышал треск закрытых дверей кино, которые

[47]

вылетели в одну минуту, и не помню, как я очутился на сцене. Зал был переполнен. Меня за руку держал худой высокий старик. По его впалым щекам лились слезы. Он крикнул в зал: «Товарищи! От рабочих, от безработных, от тех, у кого умирали дети с голоду, кого били жандармы на улицах Львова, слава Червоной армии, что освободила нас, слава Сталину!» И поднялся зал: «Слава, слава!» Казалось, стены упадут, не выдержат силы возгласов в честь нашей партии и великого товарища Сталина. (Все встают. Овация в честь товарища Сталина. Бурные, продолжительные аплодисменты.)

Только вечером охрипший от выступления я вернулся в гостиницу.

Товарищи, я видел, как двигались танки через села. Их останавливали девушки, крестьянки, протянувшие через улицу венки цветов, и танкисты должны были останавливать машины. Женщины снимали монисто с шеи, надевали на танкистов, целовали наших бойцов.

Украинский народ Западной Украины около 600 лет был в страшной неволе. Польские паны еще в далекие прошлые времена подвергали его нечеловеческим мучениям.

Перед выступлением Богдана Хмельницкого, когда восстали крестьяне против угнетателей, коронный польский гетман Потоцкий приказал от Нежина до Киева вбить колы в землю и посадить на колы крестьян. От Нежина до Киева шла дорога смерти. На колах в адских мучениях гибли тысячи крестьян, но свободолюбивый дух украинского народа не могли сломить польские паны-феодалы. Восстал народ под руководством Богдана Хмельницкого. В страшной, жестокой борьбе из-под ига польской шляхты вырвалась восточная Украина и присоединилась к России. Западная Украина осталась под игом польским.

Прошли века. Польская шляхта сменила свои пышные кунтуши, пышные средневековые костюмы на фраки, смокинги, цилиндры. Она кричала двадцать лет о свободе, демократии, но под фраком польской шляхты осталось то же средневековое сердце зверя, сердце бешеного пса.

Я был в селах, товарищи, и видал результаты «культуры» польских демократов. Вы входите в село и видите: вместо хат торчат обгорелые трубы, еще тлеет уголь, поднимаются струйки дыма. Бродят люди—не Люди, а тени людей у пожарищ. Около одной сгоревшей хаты стоит средних лет крестьянин, а перед ним лежит

[48]

жена, у нее открыт рот. Женщине отрезали язык, во рту распухло, ей трудно дышать, она умирает. Около матери стоит босая девочка в грязи и только тихо шепчет: «Мамо, мамо...» Идет осенний дождь, холодно, собираются крестьяне... Сняли шапки перед умирающей. На мои вопросы отвечают коротко, и кровь леденеет в жилах от их ответов... В селах связывали крестьян вместе с учителями-украинцами железной колючей проволокой, опоясывали их рядном, на котором дегтем писали: «Ось вам вильна Украина», и живыми закапывали в землю. Это делали представители армии и жандармерия польского правительства. Это делали звери, носившие в карманах билеты партии эндеков и других буржуазных партий. Это делали те, кто кричал, что они барьер на Западе от советского варварства, и под этот крик получали деньги из французских и английских банков.

Каким неслыханным цинизмом и издевательством звучит призыв политических деятелей Франции и Англии воевать за восстановление польской клики, которая покрыла себя несмываемым в веках позором жесточайшего произвола, варварства, нечеловеческого издевательства над беззащитным населением Западной Украины и Западной Белоруссии. Умирающая женщина с отрезанным языком— такой была вся Западная Украина, таким был мой народ. У него было отнято его родное слово, уничтожали его интеллигенцию, не допускали в высшие школы, держали в темноте, называли быдлом, хамом, на каждом шагу оскорбляли его человеческое и национальное достоинство.

Я выступал на митинге в польском университете, в который принимали на 5 тыс. студентов только 5 украинцев и очень малый процент евреев. В зале были свободные места, но около стен стояли студенты, которым запрещалось сидеть со студентами-поляками. Это были студенты—украинцы и евреи. Сынки польских помещиков, эндековская молодежь терроризировали их и просто убивали.

Ученые украинского народа—профессора Студинский, Возняк, Колеса и другие были безработные, их преследовала польская полиция, их преследовали буржуазные украинские националисты, петлюровцы, верные лакеи польской дефензивы.

О материальном положении украинской интеллигенции расскажу вам только один факт. На собрании украинских писателей во Львове один видный писатель, тов. Мельник, в своей речи взволнованно сказал: «Я все свои пятьдесят лет ненавидел

[49]

людей, которые имели возможность есть за обедом три блюда». Вы представляете себе, товарищи, какой жизнью жил украинский писатель.

Великий сын украинского народа, писатель-революционер Иван Франко, который в 1896 г. писал, что нет национального освобождения без социального, который любил учение Маркса—Энгельса, переводил их труды, призывал народ к борьбе против украинских и польских помещиков, оставил украинскому народу бессмертную революционную поэзию и прозу, умер с голоду, а дети его были в панской Польше безработные. Когда молодежь приходила на его могилу, полиция дубинами разгоняла ее. Сегодня сын Ивана Франко здесь, на Сессии, как член Полномочной Комиссии от освобожденного народа. (Аплодисменты.)

Красная Армия в первые дни вступления во Львов вместе с писателями Советской Украины и России возложила венки на могилу великого украинского писателя-революционера Франко и на памятник великого польского писателя Адама Мицкевича. У могилы Франко и у памятника Мицкевича выступали командиры и красноармейцы. Их взволнованные речи были насыщены чувством глубокого уважения и любви к великим прогрессивным деятелям украинского и польского народов.

Слава нашей Красной Армии, которая несет гуманизм, культуру и глубоко ценит великих писателей украинского и польского народов!

Три дня проходило Народное Собрание Западной Украины. Три дня один за другим поднимались крестьяне, рабочие и интеллигенты на трибуну, и каждая речь была обличительным документом против бывшей панской Польши.

Если бы собрать слезы и кровь, пролитую украинским народом под гнетом польских панов, то достаточно было бы одной тысячной части, чтобы в ней можно было утопить всех помещиков, жандармов, сатрапов польского правительства.

В последний день Собрания ко мне подошла польская писательница Гурекая и взволнованно сказала:

«Я слушаю выступления депутатов, слушаю о жестокости, о страданиях людей — мои нервы не выдерживают, ведь это же суд истории над Польшей». Она была права. Народное Собрание было великим народным судом над польскими феодалами, над польской буржуазией, жестоко угнетавшей украинский, белорусский народы и трудящихся поляков.

[50]

Дорогие товарищи депутаты! Я надеюсь и верю, что вы примете измученных, многострадальных братьев-украинцев в великую семью советских народов.

Украинский народ вместе с освобожденными кровными братьями с чувством глубочайшей благодарности обращается к вам, дорогой Иосиф Виссарионович, к вам, лучшему другу украинского народа, вдохновителю и освободителю наших братьев от векового угнетения. (Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию.)

От имени народа Советской Украины я приношу самые теплые чувства благодарности нашему Советскому Правительству и его главе товарищу Молотову. (Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию.)

Да здравствует великая партия Ленина—Сталина! (Бурные аплодисменты.)

Да здравствует героическая Красная Армия и наш любимый маршал Климент Ефремович Ворошилов! (Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию.)

Да здравствует Западная Украина и Западная Белоруссия, идущие под непобедимые знамена Ленина—Сталина! (Бурные аплодисменты.)

Да здравствует наш великий учитель и вождь, наше сердце— Иосиф Виссарионович Сталин! (Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию в честь товарища Сталина. Все встают. Возгласы: «Ура!»)

[51]