Россия

Вот уже вторично, дорогая Пичужка, мне приходится отвечать на твое письмо , находясь, фигурально выражаясь, в полосе огня: раз это было в прошлом году в Магдебурге во время партейтага теперь это - в Дрездене, на общегерманском конгрессе профессиональных союзов 3. И, знаешь, мне почему-то кажется, что это не случайность или, точнее говоря, что это символическая случайность. Твое последнее письмо, которое я получил накануне отъезда из Мюнхена, полно какой-то глубокой, но несколько успокоенной или успокоившейся грусти, грусти чисто индивидуальной.

Был 10 мая банкет в честь Салазкина (210). Когда я вошла и увидела винегрет из всяких партий, начиная с прогрессистов и кончая с[оциал|-д[емократами], я была уверена, что мы переругаемся. Оказалось, что впервые за 5-6 лет собрались интеллигенты в примиренческом настроении. Мякотин лягал профессоров и Мануйлова (211) (не называя его). Тесленко (212) сидел рядом со мной и восклицал: — Да ведь он лжет! Да ведь этого не было. Да ведь это низость...

Дорогой Тося! Давненько собирался я уже написать тебе побольше, да все времени не было. В последние месяцы* у меня так расширилась сфера литературной деятельности, что для поддержания в порядке всех писательских дел приходится тратить массу энергии и времени. Пишу, между прочим, много по-немецки и регулярно сотрудничаю в 4-х немецких органах - двух политических и двух профессиональных.

От поездки в Москву у меня остался ряд впечатлений. Как не похоже там все на наше здешнее, петербуржское. Они живут теснее, а кружковщина больше, интересы как будто живее, а сплетня и анекдот царят властительно. Впрочем, это и в Петербурге есть, только мы сумели устраниться и до нас дрязги мало доходят. - Вы к Жуковским? - спрашивает милая Л. В. Лепешкина и как-то по-стародевичьи поджимает губы. - Я их не знаю. Они очень весело живут. Все в кутящей компании... Брайловские и другие. Я удивлена. Непохоже на то, что я слышала о жене Дмитрия Евгеньевича Жуковского]. Но на всякий случай мы с Софой прихорашиваемся. Приезжаем. Сидит Бердяев, его красивая жена, маленькая, невзрачная дама в кресле, другая дама, еще господин — и никакого великолепия. Все просто. Буфетишко какой-то приткнут к стене. В углу ящики, покрытые холстом, должны заменять диван. Очень хорошо. И Жуковская сама тихая, глухая, с какой-то медленной улыбкой, с внимательным взглядом маленьких глаз, — чем больше к ней приглядываешься, тем больше она нравится...

...Весь вечер у нас шли споры. Адрианов ругал профессоров, что они утратили всякое чувство достоинства. «Угодовцы». Гредескул доказывал, что «положение профессоров трудное». А за моей спиной Аркадий (188) говорит: — Гредескул сегодня читал лекцию, а у дверей городовые стояли. Совет Высших курсов выпустил воззвание к курсисткам: «Берегите курсы!» Поздно. Надо было это сделать до забастовки, а теперь это штрейкбрехерство. Теперь надо разговаривать с другой стороной и втянуть в протест инертные родительские круги.

Спасибо за память и за телеграмму в день рождения. Итак, мне исполнилось 27 лет! Возраст уже довольно солидный, а помнишь, как еще как будто недавно я был гимназистом и с ранцем за плечами ходил ежедневно в школу? Странно представить себя теперь учеником, тем более что скоро уже Наташа сделается ученицей.