Чемоданова Е.М.

С очень большим запозданием, дорогая Пичужка, доходят в наши далекие края московские новости. Только теперь я узнал о смерти тети Юли. Конечно, смерть вещь вполне естественная, а смерть такого пожилого человека, как тетя Юля, естественна вдвойне, и все-таки она меня* поразила. Поразила и вместе с тем как-то конкретно и серьезно напомнила мне, что ведь и все остальные члены нашей семьи смертны, что и я сам не вечно буду скитаться из конца в конец по земному шару...

Недели две тому назад, отправил тебе большое письмо на «личныя темы» 1, надеюсь, получила. Сегодня же пишу о «делах», а потому извини, если буду сух и краток. «Дела» мои опять касаются литературы. Несколько времени назад я написал в Книгоиздательство Писателей, предлагая ему издать на русском языке перевод книги Волтона Ньюболда «Как Европа вооружалась для войны с 1871-1914». Подробное содержание книги найдешь в прилагаемом перечне глав 2. Таковой был послан мной и в издательство. Книга эта очень интересна, содержит массу чрезвычайно любопытных данных по затронутому актуальному вопросу и выходит в Лондоне уже третьим изданием (за полгода).

Так давно, так бесконечно давно не было от тебя известий 1, что я делаю два предположения: либо с тобой что-нибудь случилось, либо же, что мне кажется более вероятным, тебе не до того. А если не до того*, стало быть, твоя жизнь полна... Чем? Амброзией или полынью. Увы! Чем больше я смотрю, тем больше прихожу к выводу, что амброзия и полынь приблизительно одно и то же или, пожалуй, две стороны одного и того же чувства. Как бы то ни было, но все-таки нехорошо оставлять стараго и вернаго друга так долго без известий о себе. Он ведь вправе бог знает что подумать. Откликнись же!

Прости меня великодушно, дорогая Пичужка, за мое столь продолжительное молчание. Многое тому было виной, о чем было бы слишком долго и не слишком интересно распространяться, но не в этом дело. А в том, что я все-таки наконец собрался с силами и засел за письмо к тебе... Получил своевременно и твою открытку, и твое пропавшее было, но затем снова найденное закрытое письмо. Итак, в твоей личной судьбе снова произошел крутой поворот! О люди, люди! Как скоропреходящи, как изменчивы ваши чувства и настроения! М[ожет] б[ыть], это и плохо, а м[ожет] б[ыть], и хорошо, кто знает?

Получил твою открытку с сообщением относительно Товарищества писателей 1. По правде сказать, меня несколько удивляет, как это оно не сумело меня разыскать в прошлом году, достаточно было обратиться в «Р[усское] Богатство]», да и то, что оно вот уже 5 мес[яцев] ничего не отвечает на мое предложение об издании моих статей, говорит как будто бы не в его пользу. Но не в этом сейчас дело. Раз Т[оварищест]во писателей все-таки* согласно меня издать, я, конечно, очень рад. Прилагаю 2* видоизмененный конспект книги 2, куда я прибавил несколько новых глав, отчасти напечатанных в журналах в течение последних месяцев, отчасти имеющих еще быть напечатанными (Герм[ания] и Англия в декабрьской кн[ижке] «Гол[ос] Мин[увшаго]», Балканы и М[алая] Азия - в декабр[ьской] кн[ижке] «Р[усских] 3[аписок]». Кое-что (введение, либерализм, народное хозяйство во время войны) я напишу специально для книги.

Получил сегодня твое письмо 1 и спешу сейчас ответить на его деловую часть, оставляя более интимныя темы до другого раза. Прежде всего, большое спасибо тебе за твои хлопоты и содействие, надеюсь, будет случай счесться. Теперь относительно книги. Жаль, что с «Задругой» дело не вышло, мне это изда тельство очень симпатично. Но вот что. Конечно, весь риск в размере 1400 руб. я не могу брать на себя, но, в крайнем случае, 300-400 руб. (а не 200, как я раньше писал) я взял бы. Неужели на таких условиях «3[адруга]» не рискнула бы?

Я уже с 5 мая пребываю в самом прекрасном лоне природы в 50 в[ерстах] от Москвы в Звенигородск[ом] уезде (так наз[ываемая] «Подмосковная Швейцария»). Горы и овраги, сосновые и березовые леса, пашни, луга, среди кот[орых] вьется лентой речка, черемуха, соловьи, коровы, овцы, полная картина русской деревни во всей ея красе. Но сейчас все это меня мало веселит и трогает. Дело в том, что мой ранний отъезд из Москвы, в самый разгар литературных и общественных] работ, и даже некот[орых]личных дел, был в некот[ором] роде материнской жертвой: бабушка без меня не ехала, а держать детей в хорошую погоду в Москве - этого я на свою совесть не взяла и уехала.